07.03.2010 в 10:01
Пишет Прокопян с веслом и хочет весну:Подарок.
За окном - ночь, за окном - темнота, за окном барабанит дождь свой размеренный ритм, за окном разбитые фонари, и свет от фар редких машин выхватывает там, снаружи, вывеску нашего заведения. И табличку на двери - "Закрыто".
Мы одни, ты и я. Ты сидишь на барной стойке, болтая в воздухе худыми ногами, затянутыми в черные чулки, и куришь. Уже, наверное, десятую сигарету, а, может, и одиннадцатую. Черная туфля едва держится на кончиках пальцев: вот-вот упадет. Ты взмахиваешь ножкой еще один раз, другой, третий. И удар об пол твоей лакированной туфельки разрезает пространство на две части.
В одной части - ты. Тебе хорошо и спокойно, и ты продолжаешь курить, и тебе все равно, что туфли слетели. Ты не думаешь даже о том, что мы на грани разорения, что нам, наверное, придется продать наш маленький уютный бар и пойти работать в другой, совершенно чужой, в котором вместо музыкального автомата со старым рок-н-роллом - огромные колонки и какой-нибудь новомодный диджей, чье имя у всех на слуху. У всех, кроме нас. Людей-не-из-этого-времени.
В другой части - я. Тот, кого резкий звук заставил подняться со стула, подойти к окну, вглядеться, прищурившись, в темноту. Глаза постепенно привыкают к скудному освещению за стеклом, я начинаю различать контуры фонарных столбов, силуэты случайных прохожих, решившихся выйти из своих домов в эту непогожую ночь. Один из них стоит, укрывшись под козырьком уже закрытого магазина, и курит, как и ты. Как и ты, но совсем по-другому.
Он смакует каждую затяжку, он искренне наслаждается процессом, он получает удовольствие от того, что делает, от того, где находится, от того даже, что идет дождь. Докурив, он отбрасывает бычок в сторону, явно не целясь в мусорный бак, и выходит под холодные капли, не накинув даже на голову капюшон куртки. Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть его, и понимаю с некоторой толикой удивления, что передо мной совсем еще подросток, которому я ни за что не дал бы больше пятнадцати лет.
У него светлые вьющиеся волосы, мокрые, прилипшие к круглым веснушчатым щекам. У него большие светлые глаза, которые, кажется, светятся изнутри, и я не желаю думать, что на самом деле они просто отражают свет фар. У него пухлые, совершенно девичьи губы, которые наверняка окажутся невообразимо мягкими на ощупь и невероятно, по-детски сладкими на вкус. Оказались бы, если бы я имел право к ним прикоснуться.
Мальчишка переходит дорогу, останавливается у двери с табличкой "Закрыто", долго стоит, глядя на нее внимательно, и словно бы не понимая, что на ней написано. Касается длинными пальцами пианиста ручки, проводит кончиками их по холодному металлу. И отшатывается от двери, трясет головой, словно бы отгоняя ненужные мысли прочь. Сбегает. Идет быстро прочь, накинув уже капюшон на голову, сгорбившись, втянув голову в плечи, словно бы прячась от кого-то.
И в голову приходит - вдруг, ни с того ни с сего - странная мысль о том, что он, наверное, замерз, и, может быть, даже сбежал из дома, и ему некуда идти...
Оглядываюсь на мою жестокую королеву - она уже не курит: лежит на барной стойке, тщетно притворяясь спящей. И решаюсь. Снимаю с деревянной вешалки свою куртку, набрасываю капюшон на голову, открываю дверь бара своим ключом и громко хлопаю дверью, заставляя ее открыть, наконец, глаза, обратить на меня внимание. Усмехается и провожает понимающим взглядом своего единственного подданного, убегающего от нее, из теплого и уютного "гнездышка", прочь, в темноту, в ночь.
Паренька я нагоняю быстро. Он бредет медленно по улице, сунув руки в карманы, глядя только вперед и никуда больше. И каким-то шестым чувством я понимаю, что был прав, что ему действительно некуда идти. Сейчас - некуда.
Обгоняю парнишку, замираю, развернувшись к нему - резко, чтобы он не успел сориентироваться. Не успевает. Налетает на меня - буквально. И почему-то не спешит убежать.
Замирает тоже. Стоит, едва ли не прекратив дышать, уткнувшись носом в мою грудь. Не двигается. И я, чувствуя, что делаю все так, как надо, осторожно приобнимаю его за плечи, провожу рукой по спине, и слышу вдруг тихий и какой-то сдавленный всхлип.
Приподнимаю его голову за подбородок, мягко. Он плачет. Горячие слезы стекают по щекам, смешиваясь с холодными каплями дождя. Кончик его носа забавно покраснел, и я, поддавшись искушению, касаюсь его губами. Холодный, ледяной...
Мальчишка вздрагивает от этого поцелуя, смотрит удивленно, непонимающе. Но больше не плачет. Закрывает глаза, явно думая: "Будь, что будет". Я думаю о том же.
Я думаю о том же, касаюсь губами его предсказуемо мягких губ.
Я думаю о том же, забираясь пальцами под его куртку, туда, где тепло.
Я думаю о том же, прижимая его, так и не сказавшего ни слова, к своей груди.
Я думаю о том же, сидя за своим любимым столиком в нашем маленьком баре, и наблюдая за сидящим напротив мальчишкой, с аппетитом уплетающим купленные в буквально только что открытом магазине круасаны.
Я думаю о том же, предлагая ему остаться у нас, с нами.
Я думаю совсем о другом, когда он соглашается.
И голос у него предсказуемо мягкий...
URL записиПраздравляю с восьмым марта любимую бету и дарю ей драббель (или это уже миник?) по великодушно показанной мне картинке, которую я уже видела, но это было давно и неправда.
~Little Fox~, это тебе
читать?
Полумрак. Тусклые лампы повсюду, но от них - никакого толка. Уютно-тепло, пряно пахнет дамскими сигаретами, а на губах еще чувствуется алкогольная горечь.За окном - ночь, за окном - темнота, за окном барабанит дождь свой размеренный ритм, за окном разбитые фонари, и свет от фар редких машин выхватывает там, снаружи, вывеску нашего заведения. И табличку на двери - "Закрыто".
Мы одни, ты и я. Ты сидишь на барной стойке, болтая в воздухе худыми ногами, затянутыми в черные чулки, и куришь. Уже, наверное, десятую сигарету, а, может, и одиннадцатую. Черная туфля едва держится на кончиках пальцев: вот-вот упадет. Ты взмахиваешь ножкой еще один раз, другой, третий. И удар об пол твоей лакированной туфельки разрезает пространство на две части.
В одной части - ты. Тебе хорошо и спокойно, и ты продолжаешь курить, и тебе все равно, что туфли слетели. Ты не думаешь даже о том, что мы на грани разорения, что нам, наверное, придется продать наш маленький уютный бар и пойти работать в другой, совершенно чужой, в котором вместо музыкального автомата со старым рок-н-роллом - огромные колонки и какой-нибудь новомодный диджей, чье имя у всех на слуху. У всех, кроме нас. Людей-не-из-этого-времени.
В другой части - я. Тот, кого резкий звук заставил подняться со стула, подойти к окну, вглядеться, прищурившись, в темноту. Глаза постепенно привыкают к скудному освещению за стеклом, я начинаю различать контуры фонарных столбов, силуэты случайных прохожих, решившихся выйти из своих домов в эту непогожую ночь. Один из них стоит, укрывшись под козырьком уже закрытого магазина, и курит, как и ты. Как и ты, но совсем по-другому.
Он смакует каждую затяжку, он искренне наслаждается процессом, он получает удовольствие от того, что делает, от того, где находится, от того даже, что идет дождь. Докурив, он отбрасывает бычок в сторону, явно не целясь в мусорный бак, и выходит под холодные капли, не накинув даже на голову капюшон куртки. Я прищуриваюсь, пытаясь разглядеть его, и понимаю с некоторой толикой удивления, что передо мной совсем еще подросток, которому я ни за что не дал бы больше пятнадцати лет.
У него светлые вьющиеся волосы, мокрые, прилипшие к круглым веснушчатым щекам. У него большие светлые глаза, которые, кажется, светятся изнутри, и я не желаю думать, что на самом деле они просто отражают свет фар. У него пухлые, совершенно девичьи губы, которые наверняка окажутся невообразимо мягкими на ощупь и невероятно, по-детски сладкими на вкус. Оказались бы, если бы я имел право к ним прикоснуться.
Мальчишка переходит дорогу, останавливается у двери с табличкой "Закрыто", долго стоит, глядя на нее внимательно, и словно бы не понимая, что на ней написано. Касается длинными пальцами пианиста ручки, проводит кончиками их по холодному металлу. И отшатывается от двери, трясет головой, словно бы отгоняя ненужные мысли прочь. Сбегает. Идет быстро прочь, накинув уже капюшон на голову, сгорбившись, втянув голову в плечи, словно бы прячась от кого-то.
И в голову приходит - вдруг, ни с того ни с сего - странная мысль о том, что он, наверное, замерз, и, может быть, даже сбежал из дома, и ему некуда идти...
Оглядываюсь на мою жестокую королеву - она уже не курит: лежит на барной стойке, тщетно притворяясь спящей. И решаюсь. Снимаю с деревянной вешалки свою куртку, набрасываю капюшон на голову, открываю дверь бара своим ключом и громко хлопаю дверью, заставляя ее открыть, наконец, глаза, обратить на меня внимание. Усмехается и провожает понимающим взглядом своего единственного подданного, убегающего от нее, из теплого и уютного "гнездышка", прочь, в темноту, в ночь.
Паренька я нагоняю быстро. Он бредет медленно по улице, сунув руки в карманы, глядя только вперед и никуда больше. И каким-то шестым чувством я понимаю, что был прав, что ему действительно некуда идти. Сейчас - некуда.
Обгоняю парнишку, замираю, развернувшись к нему - резко, чтобы он не успел сориентироваться. Не успевает. Налетает на меня - буквально. И почему-то не спешит убежать.
Замирает тоже. Стоит, едва ли не прекратив дышать, уткнувшись носом в мою грудь. Не двигается. И я, чувствуя, что делаю все так, как надо, осторожно приобнимаю его за плечи, провожу рукой по спине, и слышу вдруг тихий и какой-то сдавленный всхлип.
Приподнимаю его голову за подбородок, мягко. Он плачет. Горячие слезы стекают по щекам, смешиваясь с холодными каплями дождя. Кончик его носа забавно покраснел, и я, поддавшись искушению, касаюсь его губами. Холодный, ледяной...
Мальчишка вздрагивает от этого поцелуя, смотрит удивленно, непонимающе. Но больше не плачет. Закрывает глаза, явно думая: "Будь, что будет". Я думаю о том же.
Я думаю о том же, касаюсь губами его предсказуемо мягких губ.
Я думаю о том же, забираясь пальцами под его куртку, туда, где тепло.
Я думаю о том же, прижимая его, так и не сказавшего ни слова, к своей груди.
Я думаю о том же, сидя за своим любимым столиком в нашем маленьком баре, и наблюдая за сидящим напротив мальчишкой, с аппетитом уплетающим купленные в буквально только что открытом магазине круасаны.
Я думаю о том же, предлагая ему остаться у нас, с нами.
Я думаю совсем о другом, когда он соглашается.
И голос у него предсказуемо мягкий...